Малевич о себе

От состовителей.

гие десятилетия Н. И. Харджиев ограничился редактированием автобиографии художника (что, естественно, не умаляет огромной ценности этого первоисточника) и несколькими интервью.
Воспоминания родных, обычно привлекающие любителей мемуаров, поначалу также разочаровывали. Далекие от искусства, соприкасавшиеся с Малевичем на бытовом уровне, родственники художника не могли достаточно полно охарактеризовать не только его творческие интересы, но и человеческую сущность. Не спасли положения даже самые близкие: жена Малевича Наталья Андреевна в конце 1980-х годов была уже тяжело больна, дочь Уна Казимировна добросовестно рассказывала все, что могла вспомнить, но ее возраст - в год смерти отца ей было пятнадцать лет - и обстоятельства жизни ограничили ее возможности.
Полумемуарные, полупублицистические тексты идейных противников Малевича интересны в первую очередь как исторические документы. Так, знавший Малевича с молодых лет и даже состоявший с ним в родстве Е. А. Кацман обратился к воспоминаниям лишь в конце 1950-х годов под впечатлением взлета интереса к абстрактному искусству и, в частности, успеха персональных выставок Малевича на Западе; маститый соцреалист воспринял это как сигнал к возобновлению борьбы за свои художественные идеалы, отсюда тенденциозность его свидетельств, истолковывающих любой штрих в поведении Малевича как проявление «супрематизма в жизни».
Отзывы о Малевиче его учеников носят иной характер - здесь превалируют профессиональные вопросы. Малевич воспринимался ими прежде всего как педагог, от системы которого отталкивались, авторитет, из круга влияния которого выходили. В этом смысле переписка бывших уновисцев, дневники Б. В. Эндера, высказывания В. В. Стерлигова, П. М. Кондратьева и других оказываются в чем-то похожими. Сохранилось несколько записей лекций Малевича и его бесед с учениками - анализ их картин и размышления об искусстве. Этот стоящий особняком жанр отчасти представлен дневниковыми записями А. А. Лепорской.
Воспоминания о Малевиче явно не складывались в самостоятельную книгу. Образ художника выглядел противоречивым, больше того - разноликим; казалось, что никто из окружавших его людей не воспринимал его адекватно, каждый видел в нем что-то свое. Это впечатление не рассеялось, когда в сборник были включены прижизненные отклики художественной критики. На этой стадии можно было поверить в диагноз А. М. Эфроса, утверждавшего, что художника Малевича не существует, есть несколько лиц, носящих эту фамилию.
Все изменилось, как только мы решили дать слово самому художнику.
Публикация воспоминаний родственников Малевича потребовала многочисленных ссылок на «Главы из автобиографии художника», так что возникла необходимость включить в книгу эти замечательные страницы. Открытие сорока четырех писем Малевича к жене, Наталье Андреевне, дало самый неожиданный и глубокий импульс для понимания его личности, сферы внутренней, эмоциональной жизни. Оказалось, что Малевич мог быть открытым, лишенным всякой позы, не только сильным и уверенным в себе, но и беззащитным, нуждающимся в поддержке. Неудивительно, что Малевич просил жену сжечь его письма. Как прекрасно, что Наталья Андреевна не выполнила этой просьбы!
Не менее интересны письма Малевича соратникам или оппонентам, в которых речь идет об искусстве, о творческих замыслах, о «политике» в искусстве - иначе говоря, о борьбе Малевича за утверждение своих художественных идей. Здесь самым важным вкладом стал большой корпус писем Малевича М. В. Матюшину, подготовленных к изданию Е. Ф. Ковтуном и А. В. Повелихиной, но так и не изданных. Содержательность и дружескую откровенность этой корреспонденции трудно переоценить. В издание были включены и сравнительно недавние публикации, в частности, опубликованные А. С. Шатских письма к Л. М. Лисицкому и М. О. Гершензону, семьей Пуниных -письма к Н. Н. Пунину. Большая часть этих материалов была сверена с оригиналами и заново прокомментирована. Все они не только представляют самостоятельный интерес, но и складываются в эпистолярную биографию художника; «монтаж» теоретических суждений, шуток, откровенных признаний, деловых рекомендаций, просьб, редких лирических пассажей и исповедальных фраз рождает ощущение того личностного богатства и многогранности, которые делали Малевича столь трудно постижимым для окружающих.
Книга, таким образом, приблизилась к классическому жанру документальных сборников-монографий. Недоставало одного раздела- «Документы». Оказалось, что без него действительно трудно обойтись. Самые простые биографические сведения о Малевиче - дата рождения, учеба и прочее - уже при его жизни и не без его собственных усилий обросли легендами, которые смогли рассеять только объективные фактические данные. Выяснилось, что во многих случаях невозможно верить ни свидетельству мемуаристов, ни словам самого художника. В особенности это относится к конфликтным моментам в его деятельности - столкновению с Татлиным и Мансуровым в Гинхуке, «авторитарным» методам управления в Отделе ИЗО Наркомпроса и так далее. Иногда (как в случае конфликта с Татлиным) сам Малевич как будто даже подливал масла в огонь, создавая у окружающих впечатление большей агрессивности, непримиримости к противникам, чем это было на самом деле. Читатель сможет убедиться, что подлинные, публикуемые без купюр документы - единственное, что способно пролить свет на эти непростые ситуации, которые трудно оценить однозначно, даже зная все обстоятельства дела.
Все сказанное о процессе работы над книгой объясняет ее структуру. Наибольшей полнотой обладает раздел воспоминаний, о котором уже шла речь. Некоторые материалы публикуются впервые, другие печатались в различных изданиях, часто малотиражных и с годами становящихся труднодоступными.
Немногое, от чего мы сознательно отказались, - глава из книги Ю. П. Анненкова «Дневник моих встреч» и повесть О. К. Громозовой «Призвание». Оба сочинения (о которых в свое время резко критически отозвался Н. И. Харджиев) не представляют ценности мемуарного источника: в первом случае потому, что Анненков, мало встречавшийся с Малевичем, по существу, пересказывает доступную ему литературу о нем; во втором - в силу жанровой принадлежности произведения. Фрагменты воспоминаний Громозовой читатель найдет в комментариях к некоторым мемуарам этого сборника